Вот мы и подошли к финалу нашего повествования об удивительном подвижнике иеромонахе Гаврииле. Но прежде чем поведать читателям, как река его многоскорбной жизни слилась с океаном вечности, вернемся на миг к истокам, к поре нежного детства, когда хрупкая память только формирует способность сохранять яркие впечатления.

Удивительное событие, о котором пойдет речь, сам батюшка вспомнил спустя много лет, после того как оно произошло. И так ярко в его памяти вспыхнули все подробности чудесного явления, что казалось случилось все это только вчера. Маленький Гриша никак не мог вечером заснуть – ворочался с боку на бок, вспоминал прошедший день, который вмещал в себя столько маленьких открытий, поражений и побед, горя и радости, смеха и слез, что казался целой крохотной жизнью, рождающейся с утренними лучами зари и засыпающей под нежный голос и ласковые руки мамы. Но этим вечером мальчик остался один, поэтому и не мог уснуть. Старинная лампада в святом углу слабо освещала комнату – ровно настолько, чтобы не было страшно. Ее тихий, живой свет отражался огоньками в зеркале и хрустальной посуде старого буфета. Но вдруг вся посуда из буфета исчезла и внутри его разлился другой свет, при котором стали видны мельчайшие детали новой реальности. Сначала появилась лестница, нисходящая из правого верхнего угла и восходящая в левый. Затем по этой лестнице стали спускаться вниз Женщина и Отрок. Женщина указывала Сыну на лежащего в постели мальчика, но Сын отворачивал Свое лицо. Когда они стали подниматься вверх по лестнице, Отрок, наконец, обратил внимание на мальчика и все время смотрел на него, пока чудесное видение не закончилось. Гриша все последующие дни пытался, пристально всматриваясь в буфет, вызвать вновь чудное посещение, но ничего не получалось – и он забыл о нем.

Последний уход батюшки в горы ничем не отличался от тех, из которых он возвращался. Он даже обнадеживал, что уходит ненадолго – две-три недели, не больше. Ведь в его развалившейся келье зимовать было уже нельзя. Поэтому мы не тревожились. Беспокоиться начали, когда через месяц он не вернулся. Всю зиму молились, не зная, что с ним. А в июне его нашли мертвого, не дошедшего до своей кельи нескольких десятков метров, на месте, где он любил больше всего молиться. Похоронили там же – на вершине горы, где кончается земля и начинается небо.

В последний год он часто жаловался на здоровье. Очень боялся умереть в миру: «Вот умру, а Господь спросит: где ты, монах?» Сухумские чада, провожавшие его в последнее восхождение, вспоминали, что батюшка предчувствовал, что вряд ли вернется: надел старый плащ, самый плохо подрясник, взял вместо новой подаренной трости старую клюку и пошел – один, чтобы как истинный монах в последние минуты своего земного пути остаться один на Один с Богом.

Сохранилась фотография, как батюшка уходит от нас навсегда. Он обернулся. Последний, прощальный взгляд – и надежда, что он никогда нас не оставит, хотя жить мы будем до времени в разных мирах. На этой фотографии, спустя время, появилось изображение белого Ангела за спиной у батюшки. Он уже был готов принять святую душу подвижника в райские обители. Крест над могилой отца Гавриила высится на отметке, где уже не хоронят. А он и не умер – он, как истинный воин Христов, охраняет южные рубежи своего земного Отечества на самой его высшей точке – на границе с небом.

3.03.2018 г.